Сплоченность [Перевод с белоруского] - Микола Ткачев

— Да, Иван Пудович, хлебнул ты горя, — перебил его Злобич, снова вскидывая бинокль к глазам. — Только почему все это тебе вспомнилось сейчас? От гитлеровцев ведь мы хлеба-соли не ждем, наоборот — сами собираемся их угостить!

— Правильно! Только я клоню к другому — какой гнев бывает после долгого терпения. Послушай, что было дальше. — Новиков вложил бритву в свою толстую сумку — «универсальную базу», подошел к Злобичу. — Однажды я не выдержал. Солнце уже было на обеде, а нам только еще завтрак принесли. Разозлился я, схватил горшки да об землю, а потом как набросился на дочку кулака, как попер ее с поля — только пятки засверкали, откуда и прыть у нее взялась. Думал — ну, дам же я всем: и хозяину, и всей его своре. До самой деревни гнал. Вскочил во двор, смотрю — людей полно в нем. Оказалось, хозяина раскулачивают. Тут и я, значит, давай помогать. Вот как… Ну, что там, не видно?

— Нет.

— Я сейчас поговорю с Семеном Тарасовичем, попрошу, чтоб он проверил, что там творится.

— Ага, поинтересуйся.

Новиков направился к молодым елкам, где находился Семен Столяренко со своим штабом, и через минуту вернулся назад.

— Сейчас он свяжется с наблюдательным пунктом, узнает обо всем, — сообщил Новиков и, поглядывая по сторонам, задумчиво сказал: — Плохи были бы наши дела, если бы гитлеровцы вдруг пошли не по большаку, а в стороне от него.

— Но этого не может быть. Мы же не напрасно так долго выбирали место для засады. Справа они не пройдут — речка, луг заболоченный, слева — лес дремучий, дороги хоть и есть, но узкие и топкие, непролазные, да и на тех дорогах наши заставы выставлены. Словом, не стоит, Иван Пудович, так недоверчиво относиться к месту нашей засады: мы же семь раз, как говорится, отмерили.

— Да, место засады у нас, конечно, неплохое, но все же, сам понимаешь, чего только не подумается перед боем.

— Понимаю, друже. Самому всякая дьявольщина лезет в голову. Бесспорно, трудно разгадать намерения врага, но мы в данном случае разгадали. Я уверен, что от большака — этого прямого и проторенного пути — гитлеровцы не откажутся, тем более, что они тащатся с танками, орудиями. — Злобич вдруг показал рукой вдаль и оживленно воскликнул: — Смотри!

Новиков вскинул к глазам бинокль и стал внимательно всматриваться. Там, где дорога за предмостьем взбегала на пригорок и простиралась дальше ровной лентой, показалось несколько всадников. Впереди них, сдерживая своего белолобого, ехал Антон Калина. Он время от времени поворачивался в седле и, держась одной рукой за луку, а второй упираясь в круп коня, подолгу глядел назад. Вот он вдруг осадил коня, потянул его влево и, перескочив через кювет, поскакал от всадников. Около зарослей он остановился. Навстречу ему из-за кустов вышел человек, над правым плечом которого поблескивал ствол винтовки. Они пробыли вместе одно мгновение и потом разошлись. Прискакав обратно на дорогу, Калина остановился, некоторое время осматривал окрестность и затем поехал вдогонку за всадниками.

Если бы за этой сценой наблюдал посторонний человек, он, безусловно, не понял бы того, что происходит. Но для комбрига и комиссара, как и для всех собранных сюда четырехсот партизан, которые врылись в землю вокруг большака и в ожидании боя нетерпеливо вглядывались в даль дороги, все это имело свой определенный смысл.

Они знали, что должно последовать дальше. Для них не было неожиданным, когда вслед за всадниками показались пешие люди, которые двигались не только по дороге, но и по обеим сторонам ее, по кюветам. Эти люди только что оставили свои окопы и траншеи, из которых двое суток отбивали вражеские атаки, вышли из боя и теперь, пытаясь оторваться от противника, стремительно отступали. Когда они с пригорка скатились вниз, к мосту, Злобич отвел от них взгляд и снова стал всматриваться вдаль.

— Смотри, идут! — через минуту воскликнул он.

Опустив бинокли, Злобич и Новиков шагнули к березе, за ее ствол, и, прижавшись к дереву, молча продолжали наблюдать за дорогой.

14

Вечерело, когда Камлюк вернулся из отряда Поддубного. Возле калитки он проворно соскочил с коня (Сеньке не удалось наладить мотоцикл) и быстро прошел через двор в штаб.

— Докладывал, Пилип, оперативному центру? — как только вошел в комнату к Струшне, спросил Камлюк.

— Докладывал, Кузьма. Самому генералу. Помощи рока не обещают, все силы бросили на более опасные места.

— Та-ак… — слегка вздохнул Камлюк и медленно, в раздумье, сказал: — Положение тяжелое. Нет, совсем не с руки нам дальше держаться здесь, в Калиновке. Вести позиционные бои — и где? — почти на открытой местности — разве это партизанская тактика? Только понесем страшные потери…

— И генерал сказал об этом… Подожди, выслушай до конца, дорогой приятель… Калиновку, сказал генерал, всегда можно вернуть, было бы только кому воевать. Приказал не тратить сил впустую.

— Правильно!.. А что он говорил о нашем плане выхода из Калиновки?

— Одобрил. И поставил задачу: после выхода из блокады все силы бросить на железнодорожную магистраль. Какая цель? Отвлечь внимание врага от боев в соседних районах, сорвать движение на железной дороге, по которой теперь гитлеровцы усиленно перебрасывают к фронту свои резервы… Подробности, сказал генерал, будут переданы потом.

— Задача мудрая и поставлена своевременно!

— И еще новость, — продолжал Струшня, откинувшись на спинку стула. — Предвидится вызов тебя в ЦК партии Белоруссии. Из обкома передали, чтобы ты был наготове и имел под руками сведения по самым разнообразным вопросам, а главным образом — о наших партизанских делах, о состоянии хозяйства в районе и о потерях, причиненных колхозам войной, о партийно-комсомольских и советских кадрах.

Сидя у стола, Камлюк неподвижно смотрел на Струшню и настороженно слушал. В его глазах сначала можно было заметить не только любопытство, но и сдержанное удивление, даже едва уловимое недоверие. Но как можно относиться с недоверием к тому, что передавал Струшня? Это была важная новость.

— Понятно, почему ЦК интересуется такими вопросами… Значит, Пилил, скоро за восстановление хозяйства примемся.

— Да, и это восстановление нам уже сейчас надо начать планировать… Представляю, сколько ты привезешь оттуда новостей!

— Только вот обстановка у нас сейчас сложная, нельзя отлучаться.

— Не беспокойся, выберут удобный момент для вызова.

Много было новостей, но теперь надо было думать о самом главном — о выходе соединения из блокады. «Генерал одобрил план… — проносилось в мыслях Камлюка. — Соединение продержалось до сумерек… Теперь можно идти на прорыв. Надо отдать приказ. А что в это время происходит на большаке за Родниками?..» Камлюк взглянул на Струшню:

— Какие новости от Злобича?..

— У него вот-вот начнется бой.

— Так, понятно, словно что-то подытоживая, проговорил Камлюк. — Мы пойдем к нему на помощь… Прорвет он своими силами — по готовому пройдем, трудно будет ему — всем соединением навалимся на противника. Прорвем! Пиши, Пилип, приказ.

— Приказ… Рука не поднимается. Тяжело покидать родную Калиновку, нашу партизанскую столицу.

— А лучше не думать, не нагонять тоску! — Камлюк с отчаянием махнул рукой и вышел в свой кабинет.

Струшня принялся писать приказ. Он слышал, как в соседней комнате, за дощатой перегородкой, один за другим открывались ящики стола, шелестела бумага, несколько раз щелкнули замки чемодана. «Собирается в дорогу», — подумал Струшня. Вскоре приказ был написан, и Струшня пошел с ним к Камлюку.

— Ну, какой ты, Пилип, определил порядок отхода? — Камлюк взял в руки приказ и забормотал вполголоса: — Первым отряд Зорина… За ним ганаковцы… обозы, партизанские семьи… Так-так… Отряд Поддубного — в арьергарде, прикрывает отход… А не лучше ли в арьергард кого-нибудь другого?

— Почему?

— Здесь нужна исключительная выдержка, спокойствие. А Поддубный, знаешь сам, иногда может погорячиться.

— Согласен. Тогда, может, отряд Ганаковича — в арьергард?

— Правильно. Поддубновцев же можно послать для боковой охраны колонн. И еще одно замечание… Надо указать место нашего штаба.

— С отрядом Зорина, так?

— Согласен… Дальше. Мартынов будет находиться при штабе. Ты же возьми на себя наблюдение за колонной партизанских семей. Следи внимательно, держи в колонне железный порядок, а то это люди неспокойные, могут натворить шума.

— А ты где будешь?

— Прослежу за эвакуацией и потом догоню вас… — Камлюк кивнул головой на упакованные вещи и добавил: — Приедет Мартынов из Заречья, скажи ему, чтобы забрал на свои повозки… И еще — надо радистов сейчас же послать на Родники. Как только будет сделан прорыв, пусть они проберутся к месту нашей дислокации и сразу начнут работать.